Кордон блю и немного Фауста

1

Он искал Маргариту, как Фауст
Ищет смысл и цель бытия…
А когда ничего не осталось,
Он сказал, что она – это я.

Что-то вспомнив
В том позднем, песчаном,
В том иконном с желтком янтаря,
Мне прицелясь в глаза океаном,
Он сказал, что любовь это я.

Я не сбила дыхание. Разве
Та влюбленная дурочка – я?
Я – в отсутствии Мастера –
Мастер,

Необманчивый холод ружья.

***

«Накрытый стол; вино в кувшине;
С мансарды ссыпалась лоза…
И я смотрю – уже в чужие,
Еще томящие глаза.

У океана запах лайма.

В открытом всем ветрам кафе
Мерседес в чёрном,
Тьма и тайна,
Мне шепчет: аутодафе…

Марсель по-прежнему прекрасен
Под корабельной сенью крон.

И я ловлю себя на фразе:
Модерн –
Железо и бетон –

Теперь на набережной…
Говор,
Разноязыкий и хмельной,
Даров морских отведать повар
Зовет улыбкой озорной.

Слабеет шторм в волне унылой,
Солёных брызг мельчит крупа…
И замок Иф громадой стылой
Стоит за нами, как судьба».
***

«Когда с «Летучего Голландца»
Сквозь рокот волн донёсся крик,
Стряхнув коктейль Клико и транса,
К трубе подзорной я приник.
Корабль в убранстве обветшалом
Шёл без ветрил и без руля,
Как крест в закатносм небе алом,
Хозяин шхуны ждал меня.

— Хелло! – На ломаном английском:
— Гуд ивнинг, сэр, плиз – тейк ту порт, –
И связка ветхих желтых писем
Перелетела через борт.
Такие письма-привиденья
Обычай – к мачте прибивать.
Но я томился от безделья
И поневоле стал читать…
*
Смотрели алчность и коварство,
Безгрешный пыл и жизни дно
С безумной верой в постоянство
Сквозь соль глубин морских…
*
Одно,
Письмо фантома-капитана
Вдруг проступило предо мной,
Как иероглифы тумана
На рейде гавани иной…
*
«Знай: одиночество – лишь слово…
Ведь ты со мной, моя звезда,
И Богом, чёртом ли – я скован
С тобой душою навсегда…»
*
Чужие письма не читают,
И срок им бросить якоря,
Но никуда не отпускают
Меня Саргассовы моря…

Найти хозяина – ни шанса…
Так и скитаюсь с ними, что ж…
И на Летучего Голландца
Я сам, наверно, стал похож…»

***

Оставьте мне свой телефон,
Я позвоню из автомата
Однажды вечером, в сезон
Колючей жести листопада.
Пусть ваша женщина замрет,
(А в белой чашке чёрный кофе)
И вас небрежно позовёт,
Ловя в стекле
Свой тонкий профиль…
Вы оторветесь от газет,
От остывающего чая,
Пройдёте в спальню,
Лишний свет
Послушно где-то выключая,
И в трубку выдохнете: – Да?..
Сказать ли вам о разговоре,
Где слово каждое — вода,
Как шторм в аквариумом море?..
Ведь с глаз долой, из сердца вон.
Как дуло, славное осечкой,
Оставьте мне свой телефон,
И я сожгу листок над свечкой…

2

К Светонию

Вот ты пишешь, Светоний:
В тот год император Тиберий
Взял когортами Рим, опасаясь волны беззаконий
От падения нравов и взлёта чужих суеверий, –
Мне досадно, что ты умолчал о дальнейшем, Светоний!

Он рассорился с магами. Те надоели пророчить
Всюду смерть, разделение царства и смену владыки.
Он актёров изгнал; те посмели играть, между прочим,
Средь бесчисленных казней – в распятья и крестные лики;

Преступлением стала любовь, и ошибкой – свобода…

Я услышу в ответ:
Что ты знаешь о времени, Эгла.

Если в Бактрии древней, на самом краю небосвода,
Рухнул глиняный храм, разве Солнце над миром померкло?

Разве кто-то постиг, что творила тогда Галилея –
И в глубины какие ещё не ушла Атлантида –
И косматой звезды (ты её называешь Галлея)
К колыбели моей почему не склонилась орбита?..

Но позволь мне тебе не поверить, мой гордый Светоний,
С чуткий детской душой за надменностью римской всегдашней.
Словно ангел крылом, шелк страниц холодит мне ладони, –
Это было в тот год, как не стало Иешу Амашши…

Кордон блю и немного из «Фауста»

» – Ну, куклы чертовы, скажите,
Что здесь за варево?..»
Гете

Год начинается посвистом зимним,
Снег обдувает чердак.
В черном берете с пером петушиным
Ходит какой-то чудак.

Стеганым пледом из мышьей ветошки
(Если б зашел он ко мне),
Ужином бедным, из мерзлой картошки,
Я поделился б вполне.

Чу!..
Разлетелись по комнате книжки, –
Вижу (потеряна речь):
Две, преогромного роста, мартышки
Топят чугунную печь!

В тонкие нежные дивные слайсы,
Рубят, почти что до дыр,
Грудку куриную, – режут на части
Светлый прозрачнейший сыр!

И на лету, с ветчиной ароматной
Крутят в сочнейший рулет.
Зелень и мятый чеснок приправляют
Весь это кордебалет.

Брызжется масло, и в виде подливки
Льются, — взлетает кувшин,
Жирные, белые, сладкие сливки,
Сливки с альпийских вершин!

Сливки упарились наполовину; –

Тотчас под грохот и вой
Стол колченогий, отделки старинной,
Кроют алтарной парчой!

Запахов взвесь запеклась до отрыжки;
Вижу, на стуле вприсяд
Пудель, — в тяжелой собачьей одышке
Белые бивни торчат,

Самка-мартышка стянула передник,
Квохчет, глумясь, над столом,
Страшно грудастая рейнская ведьма
С черным летит помелом!

Тьфу, натянуло нечистую силу…

Сгинь, одиночества мрак!
Лучше пойду-тка я, – рюмку закину, –
В клятый баварский кабак!

***

Как больно,
До боли хрустко
Вода по карнизу точит.
Последний глоток ламбруско,
Осадок сгоревшей ночи.

Мой белый монах, как жёстко
Ты судишь шальные очи!
В Тоскане осталась Тоска,
Ей веры не так, чтоб очень.

У ревности две причины:
Вода разъедает сушу,
Не любят любить мужчины,
Боясь расцарапать душу.

Солёные эти слезы
Скучны им, как утро в Парме,
Разбросаны всюду розы,
Духами облиты камни.

У Тоски одна тревога:
С гербом герцогини веер
Был найден в святых чертогах,
Где ты до утра был с нею.

И там, на твоей картине,
Где темень и позолота
Пригрезились Магдалине –
Глаза ведь её, её-то!

Мужчины не любят меньше,
А просто иначе. Виру –
Им губы прекрасных женщин,
Как хмель к ветчине и сыру!

И время с походкой шлюхи
Им новый приносит завтрак…
Такие вот, Тоска, слухи.
Такая вот, Тоска, правда.

Люби же ещё! Есть море!
И суша в границах прежних!
И также фруктова горечь
От губ его неизбежных.

Твой замок не из каприза
Рубили из глыб острожных…
Но если шагнешь с карниза,
Будь все-таки осторожна.

***

Змеи на камне клубками свились.
Август на золоте. Ольга и Лис

В замке, чьи башни врастают в скалу.
Тыква-карета лежит на валу.

Лис — не из сказки. Скорей чернобур.
Рядом с запаскою – Эскалибур.

Ольга… Скорей, что принцесса она:
Только принцессам к лицу седина.

Ветер гуляет по кронам в тенях.
Яблоки спелятся в смуглых руках.

Не умаляя ни в чем красоты,
Черно-коричные червя ходы.

Яблоки – вёдрами. В лучиках – рот.
Потные волосы с плеч отведёт

И зацелует до соли, вприкус,
Синее солнце зубцами медуз…

Тёмное, трубное бдение пчёл.
Скрипнула ветка, и шорох пошёл.

Может быть, зверь там,
А может быть, гном,
Пряничный вертел и дверь за холмом.

Дверь открывается в сумрачный край.
Может быть, дом там,
А может быть, рай.

Я к той двери подходила не раз.
Только щеколда
Не поддалась.

Источник