Счастливая любовь мешает искусству

11 мая на встрече с журналистами художественный руководитель театра «Сатирикон» Константин Райкин поговорил об отце, уважении к русской театральной школе, о потребности слышать длинные сложносочиненные предложения и Мэрил Стрип которая целовала ступеньки МХТ.

Об отце

Отец очень любил, когда я читаю стихи. Попросту говоря, без кокетства. Он был папой и нестрогим судьей. И он не был моим учителем. Он вообще не обладал педагогическими способностями, но сам был гениальным артистом. Он учить не мог. Мог только уничтожить все своими гениальными показами. Все его краски шли только ему. Это была рубашка, которая не могла быть годной для кого-то другого. И в частности, для меня. Меня он очень любил как артиста. И особенно, когда я читал стихи. Я иногда этим пользовался: когда нужно было чего-то добиться, я читал папе стихи.

Константин Райкин считает критиков ангажированными и верит только своим людям. Фото: ИА «Республика» / Леонид Николаев

О соблазнах

Профессия актера – очень мужественная, требует большого преодоления ради служения искусству. Наше время полно искушений и соблазнов. Актерам в уши дуют, что они так хороши, называют им огромные суммы с нулями, и все слова о служении искусству идут коту под хвост. Но несколько человек удерживается – они не работают в чем попало и не снимаются в ерунде ради денег.

Каждый талантливый артист проходит огонь, воду и медные трубы. Огонь – это страсть, которая бывает очень разрушительна. Начинаются романы, всякие любовные дела, которые очень отвлекают. Для настоящего художника «припеком» является, скорее, потеря, утрата, чем приобретение. Поэтому счастливая любовь не всегда является положительным моментом в творчестве. Вода – это деньги. А есть еще медные трубы – это слава, которую еще труднее выдержать. Артист привыкает к тому, что ему дуют в уши восторженные слова, а его худручок говорит, что он несовершенный. В театре остаются самые стойкие, и их я очень люблю.

Не каждый артист, по словам Константина Райкина, может удачно пройти огонь, воду и медные трубы.Фото: ИА «Республика» / Леонид Николаев

О критиках

Я никогда никого не приглашаю в свой театр, потому что считаю, что в «Сатирикон» нужно ходить из любопытства, а не из вежливости. Я и сам так хожу в другие театры, потому что не очень-то верю мнениям критиков. Считаю критиков ангажированными и необъективными. Я верю сарафанному радио.

О провинции и театре

Провинция для театрального человека – это Сибирь, Дальний Восток, Урал, Пермь, Екатеринбург, Челябинск – очень театральные регионы и города. Челябинск — город со страшной экологией. И в этом безнадежно промышленном городе есть прекрасные театры и очень интенсивная духовная жизнь. Магнитогорск, Нижний Новгород, Волгоград, Казано, Самара… Какие там театры! А в Норильске, самом северном театральном городе!

Театр – это сильный микроб. Я много гастролирую по стране, и даже приезжая в Н-ск или Мухославск легко могу определить по публике, есть в городе театр или его нет. По способности публики понимать русскую речь и быстро реагировать на сложносочиненные предложения.

Житейская речь – это мат с междометиями плюс интернетовские словечки. Это почти не русский язык. Бывает так, что публика приходит и хочет меня понять. Но не может. Они понимают, но с отставанием. Смеются, но намного позже. В таком городе нет театра. В местах, где есть театр, звучит хорошая русская речь. Ходит туда не так много людей, но, как от камня, брошенного в болото, кругами расходится понимание культуры.

Провинция есть и в Москве. В Москве есть спальные районы, жителям которых совсем не нужна духовная пища. Вообще в театр в любом городе мире ходит не более 9% жителей. Более 90% горожан вообще никогда не были в театре никогда. А это базовый вид искусства! Поэтому я считаю себя счастливым человеком, который ежевечернее имеет дело с лучшей частью населения, имеющей потребность в духовном. Остальных мне жалко.

Константин Райкин сказал, что считает Петрозаводск почти родным городом. Фото: ИА «Республика» /Леонид Николаев

О ролях в спектаклях по Шекспиру

И Гамлет, и Ричард III, и Лир одинаково далеки от меня и одинаково близки. Я принимаю идею Михаила Чехова, который призывал в буквальном смысле не использовать в постановках свой личный опыт. Для меня все эти персонажи довольно далеки, но играть мерзавцев вроде Ричарда III более интересно. По совковой терминологии, это отрицательные герои. Но у них такие внутренние сильнейшие мотивации, что мало кто смог бы на их месте отказаться от соблазнов.

Роли мерзавцев играть полезно, потому что все равно ты в это время выскребаешь из себя всю свою скверну и уходишь от опасности быть таким в жизни. Происходит очищение. Шекспировские роли вообще пожирательные. Сколько туда ни кинь из себя, им все мало. Питер Брук, кажется, сказал, что «Гамлет» – это вершина, склоны которой усеяны трупами актеров и режиссеров.

О Мэрил Стрип и Тарантино

Американская актерская школа близка русской, потому что у них один первоисточник – система Станиславского и Михаила Чехова. Для них Станиславский – икона. Вы не представляете, что делается даже с самыми великими, когда они оказываются в Москве рядом с МХТ или Школой-студией МХТ, где я преподаю. Мэрил Стрип просто встала на колени и поцеловала ступеньки МХТ. Тарантино однажды вошел в Школу-студию МХТ, мы все остолбенели слегка, а у него в глазах было такое благоговение перед этими стенами, какое нам и не снилось.

О цензуре

Сегодня в «Известиях» вышло большое интервью, где я говорю на эту тему. Не хочется снова заводиться. Много раз я уже на эту тему говорил, уже похоже на исполнение мною некой роли. Не хочу я снова эти слова брать в рот.

Источник