В Национальном театре готовят представление необычной формы. Ставит ландшафтный спектакль «Пер Гюнт» московский режиссер Кирилл Сбитнев. Предполагается, что премьера пройдет летом в горном парке «Рускеала». На специально смонтированной сцене под открытым небом разыграют полноценный спектакль, основой которого станет пьеса Генрика Ибсена.
Представление, по словам режиссера, не будет формальным прочтением пьесы норвежского драматурга, а представит современный взгляд на сюжет о человеке, который в поисках себя странствует по всему свету. Актеры будут в современных вечерних костюмах, потому что красивое платье, говорит Кирилл Сбитнев, всегда создает у актрисы хорошее настроение. Коммуникация будет основана не только на словах, но и на языке тела.
В действии будут также заняты артисты из Финляндии.
Разговариваем с Кириллом Сбитневым о том, как он ищет новые формы в материале и для чего это нужно.
— Что по форме будет представлять собой ваш спектакль?
— Это будет лагерь-лаборатория в Рускеале. У нас будет пять дней, чтобы закончить работу над постановкой. Тогда же в состав занятых артистов вольются актеры из Финляндии. Будет показ в ландшафте Рускеалы, и дальше при хорошем стечении обстоятельств спектакль войдет в репертуар Национального театра Карелии.
Сольвейг будет с финской стороны. Мне показалось это правильным — в пьесе она тоже пришлая. Разницу в стиле общения и в языках можно исследовать и на бытовом уровне, и в общем плане: вот они вроде сидят за одним столом и разговаривают, кофе пьют, всё хорошо, но вдруг — мельком — мы понимаем, что они говорят на разных языках. Это интересно будет обнаружить и в большом пространстве.
Я стал уходить от текста Ибсена. Какие-то куски пьесы я попросил перевести с оригинала и понял, что разные переводы, каждый по-своему, сильно меняют историю. Интереснее увидеть какие-то ситуации за предложенной Ибсеном историей, чем разбирать текст. В какой-то момент именно здесь, с этими артистами, я понял, что можно сделать кино на сцене. Когда мы вдруг из какого-то хлама и хаоса оказываемся вдруг в очень конкретном пространстве и пытаемся играть в эту ситуацию, а не в слоги, ударения, окончания и тому подобное.
Это не значит, что я наплевательски отношусь к тексту. Наоборот, мы очень внимательно всё прочитываем, чтобы проявить историю. Но я убежден, что эта пьеса — не текст про то, как кто-то что-то кому-то сказал и тот изменился или принял решение. Здесь нет конфликта, который повлиял бы на предлагаемые обстоятельства. Человек жил-поживал с мамой, всё хорошо. Ну, денег было мало, ну и что? И вдруг он сорвался и куда-то пошел — по всему миру, на всю жизнь. Мне это интересно.
— Почему вы сравниваете представление с кино?
— Мы пытаемся найти точные мизансцены и понять поведение тела артистов. Возьмем, к примеру, фильм «Они сражались за Родину». Вот человек прячется в окопе или бежит от танка. Мне кажется, что эффект сильнее, когда я вижу бегущего солдата, а не слышу рассказ о нем. Да, эта история немного сказочная. Мы стараемся не делать на это упор, поскольку за сказочностью пропадает масштаб истории. Как герой оказался в Марокко или в сумасшедшем доме в Каире? Если это сказка, то и вопросов нет. А если не сказка, а реальная история реального человека? Как это выразить, как найти эту визуальную составляющую, чтобы любой зритель увидел за происходящим именно историю? Возможно, это можно передать не столько словами, сколько языком тела. Мы работаем и ищем соответствия.
— Как вы используете body language, язык тела?
— Я предлагаю артистам подышать в пьесе, это сложно дается, потому что актеру трудно избавиться от правил поведения на сцене. Мы моем пол и как-то дышим, паримся в бане — как-то дышим, а артисты часто изображают и показывают это. Я хотел попытаться разбудить их легкие, бронхи, связки, — так, чтобы все это было готово откликнуться на предложенную ситуацию. Мы реагируем и замечаем, что при этом происходит с нашим телом: с коленями, поясницей, руками, глазом. Это может оказаться не менее выразительным, чем слова.
Сейчас нам важно обнаружить это дыхание. Понять, что там про живых людей, а не про каких-то непонятных персонажей Пера Гюнта и Сольвейг. В нашем XXI веке те же вопросы, задачи и отсутствие ответов.
— Что такое путешествие героя в пьесе?
— Изначально думалось, что путешествие Пера по всем континентам, странам — это фактически путешествие по собственному внутреннему миру. И мне показалось, что будет хорошо, если мы сделаем путешествие человека по современному мегаполису. Мне кажется, что там можно найти и Марокко, и Каир, и все локации, которые предлагает Ибсен. Это может быть бар под названием «Марокко», например. Мне важно, чтобы это было живо. Тогда и зритель сразу откликается. Мы не иллюстрируем Ибсена, а берем его в соучастники для создания спектакля.
— А Грига не берете?
— Нет, потому что мы свою красоту хотим найти. Я хотел бы отнестись к этой истории без пиитета перед традиционным взглядом. Есть желание обнаружить жизнь, а через обращение к традициям это сложно сделать. Музыку к спектаклю сочиняет актриса Ксения Ширякина, помогает ей Андрей Шошкин. Они оба заняты в спектакле. Меня также интересует звуковая партитура: вокруг нас много звуков, они могут стать интересной симфонией или какофонией.
— Ландшафтный спектакль требует особенных выразительных средств?
— Сейчас сложность в том, что многое нужно держать в уме: будущую площадку, новых актеров. Это будет некий подиум, чтобы прикрепить аппаратуру, поставить свет. Декораций не будет, они не нужны в открытом пространстве.
Девушки будут одеты в черные вечерние платья, мужчины — в черные костюмы. Я вдруг понял, что мне важно, чтобы девушки выходили в хорошем настроении. Актриса в хорошем платье — это залог такого настроения. Что живо, то живо, не обязательно при этом наряжаться в костюмы троллей.
Весь спектакль мы будем искать ответ на вопрос, кто такой Пер Гюнт.
— Из современных героев кто больше всего похож на него?
— Я все время привожу примеры про Супермена. Есть много проявлений Пера Гюнта, он не плоский. Он и добрый, и ленивый, и жаждущий, и пьющий, он хочет семью и быть царем… Он во многом похож на обычного человека, но путь его интересней. Он задает себе вопросы, которые мы не хотим себе задавать. В пример могу привести историю про Дмитрия Шостаковича. Есть такая байка: Шостаковича останавливают прохожие мужики и предлагают стать третьим. Он соглашается. И вот в подворотне, разливая напиток по стаканам, они спрашивают его, чем он занимается в жизни. «Я композитор», — отвечает Шостакович. «Ну, не хочешь — не говори», — реагируют товарищи.
— А рифма будет в вашем спектакле?
— Только в песнях. Не монтируется в тексте. Представьте, в комнату, где работают скульпторы, заходит балерина и танцует в углу. И то, и то прекрасно, но это разное искусство. Там ты по локоть в глине и с сигаретой в зубах, а балерина все же из другого мира. Так и у нас. Мы стараемся уйти от условности, в том числе от рифмы, и приблизиться к самой сути истории.
Последние новости