Санта-Барбара по-карельски

«Сколько я себя помню, у нас всегда было хозяйство, корова, другие животные. Я знаю, что такое сенокос, умею сушить траву, складывать копны, вилами поднимать много сена», — рассказывает общественница Наталья Антонова.

Она родилась в старинном карельском селе Ведлозеро и с детства знала, как правильно вести хозяйство. А еще с ранних лет умела говорить по-карельски: именно на этом языке всегда общались у нее дома.

Когда пришло время поступать в университет, Наталья выбрала факультет прибалтийско-финской филологии и культуры. Свои знания потом применяла на разных поприщах, какое-то время даже была заместителем министра по национальной политике. Но лет десять назад решила целиком посвятить себя общественной работе.

Сегодня Наталья пишет на карельском для газеты Oma Mua и работает сразу в четырех общественных организациях: в Доме карельского языка в Ведлозере, в центре поддержки коренных народов Nuori Karjala, в Союзе карельского народа и обществе дружбы «Карелия — Финляндия». Ее цель — пропагандировать карельский язык где только возможно.

— Наталья, есть какая-то организация, с которой вы работаете больше других?

— Моя наибольшая активность связана с Домом карельского языка. Я там работаю методистом и занимаюсь обучением детей карельскому языку с помощью метода языкового гнезда. У нас практически нет детей, которые бы усваивали язык с младенчества, перенимая его у родителей, на всю Карелию это буквально несколько человек. Всё остальное — это пространство образования: кружки, факультативы, уроки в школе. Мы же учим детей языку с самого раннего возраста, постоянно разговаривая с ними только на карельском.

— То есть по этой методике можно вырастить ребенка-билингва — носителя сразу двух языков?

— Да, именно. Я встречала такое мнение, что, мол, пусть ребенок сначала научится говорить на русском, а потом я научу его карельскому. Родители боятся, что у ребенка будет в голове языковая мешанина. Но это у взрослого может быть мешанина! Ребенок же совершенно по-другому воспринимает язык — интуитивно. Есть мнение, что чем больше языков ребенок знает, тем у него лучше развита коммуникация и когнитивные способности, тем он умнее и здоровее.

Проблема в том, что очень мало у нас женщин, которые могут сказать: я хочу своему ребенку передать карельский язык, и у меня его в запасе ровно столько, что я в силах это сделать. Так что себя к этому нужно готовить и мотивационно, и с точки зрения материалов.

Я сейчас пишу популярную книгу для семей, которые по какой-то причине потеряли карельский язык, но хотели бы к нему вернуться. Там будет вся эта информация: что мама должна делать, планируя и вынашивая ребенка, отдавая его в детский сад, общаясь с ним дома.

Для начала семья должна познакомиться с детскими книгами на карельском, стихами для детей, карельским детским фольклором. Все это настраивает женщину на нужный языковой код. А как только ребенок появляется на свет, очень важно с ним говорить — и говорить много. Некоторые считают, что младенец слишком маленький и всё равно ничего не понимает. На самом деле, это не так: он рано начинает улавливать интонации, потом фонетические особенности языка, потом начинает имитировать речь взрослых — и так потихоньку осваивает язык.

— Говоря о передаче языка ребенку, вы упоминаете в основном женщину, маму. Она главная в этом процессе?

— Тут дело в том, что мама больше времени проводит рядом с ребенком. У нас пока традиционное понимание этих моментов: в России, например, не так распространен отпуск по уходу за ребенком для папы, хотя в той же Финляндии это очень популярно.

Но может ведь происходить и так, что молодые родители оба не владеют языком свободно, зато его знают бабушки-дедушки. И тут можно посоветовать, чтобы дети именно с ними проводили как можно больше времени. Современные технологии это позволяют, даже если старшее поколение живет далеко.

— Наверное, еще и поэтому язык стало передавать труднее: молодежь и их старшие родственники чаще всего живут порознь. Насколько сильно современная карельская семья в этом смысле отличается от традиционной?

— Карелы испокон веков жили тремя-четырьмя поколениями в одном доме. И чем старше человек становился, тем выше был его статус в семье. Самой бесправной, например, была так называемая молодуха – девушка, которая недавно вышла замуж и пришла в дом. А старший мужчина, конечно, был в семье главным.

Мои родители 30-х годов рождения, и в нашей семье сохранилось кое-что из этого традиционного уклада. Папа, например, до сих пор не наливает себе чай и не накладывает еду: он садится за стол и ждет, что это сделает мама. И дело не в том, что он плохо воспитан и маму не уважает, а в том, что это традиция, уходящая глубоко в века. Меня это иногда бесит, потому что я больше за равенство, но у карелов так не принято.

С другой стороны, папа всегда брал на себя большой пласт хозяйственных забот. Например, сено для скота у нас всегда было на два-три года вперед заготовлено: папа предусматривал, что может быть дождливое лето, и делал запас. Никогда у нас не было ничего последнего.

В современных карельских семьях имеют место разные варианты. Но если судить по Ведлозеру, в карельской семье сегодня в среднем больше равноправия. Другое дело, что в России в принципе за домашний быт в большей степени отвечает женщина.

— Обучение языку — не единственное направление вашей работы?

— Конечно. Совсем недавно, например, проходил девятый съезд карелов республики, я участвовала в его проведении. Еще я пишу разного рода тексты на карельском языке, стихи, недавно даже написала пьесу. У нас в Доме карельского языка есть самодеятельный театр, и там ее поставили.

Я назвала спектакль «Санта-Барбара», и у меня все спрашивают, почему так. Название, конечно, связано с сериалом, который шел в 90-е годы. Но сегодня санта-барбарой называют всякие бытовые ситуации, которые становятся поводом для молвы, в том числе связанные с общением мужчины и женщины. Вот про это и пьеса.

Ситуации я брала из жизни своей собственной семьи, окружения, соседей. Но, конечно, там много и художественного вымысла. В первую очередь пьеса основана на карельском языке и карельском юморе. Ведь карелы — это носители потрясающего вида юмора, который не передать на русском. Начни карельские шутки переводить, и никто не поймет, а чего там смешного. Но если погружаешься в карельский язык, начинаешь это чувствовать и понимать.

— Когда знакомишься с работой общественных организаций, складывается впечатление, что в них практически одни женщины. В карельском движении так же? И почему, на ваш взгляд, такая ситуация возникает?

— В карельском движении мужчин действительно мало. В Доме карельского языка мы, женщины, делаем все сами, начиная от складывания дров в сарае и заканчивая общением с журналистами и выступлениями на международных форумах.

Мне кажется, это связано с традиционным образом жизни, который мы наблюдаем в обществе. Мужчина зарабатывает деньги, женщина занимается детьми и домашним очагом. Интерес к профессиям тоже строго поделен: женщины больше гуманитарии, больше работают в сфере образования, культуры, а мужчины — это бизнес и политика. Может быть, поэтому и общественники — в основном женщины.

Тут проблема еще и в том, что в общественные организации в принципе идет не так много людей. Многие вообще не понимают, что такое общественная работа. Меня иногда спрашивают: «А вот ты за этот проект сколько получила?». И очень удивляются, когда я говорю, что нисколько. Получается, многие люди за всю жизнь ничего общественно полезного не делают: вкладываются в себя, в ремонты, в детей, и это их мир. Это не плохо, но это все временно. Мы когда-нибудь уйдем и должны своим детям оставить благоприятное общественное поле.

— Но вам и вашим коллегам, кажется, это работать не мешает: в Петрозаводске курсы карельского работают уже в нескольких учреждениях. Значит, и интерес к языку есть?

— У нас были времена, когда карельского языка стеснялись, на это были причины прежде всего политические. Но то поколение сейчас уже в почтенном возрасте, и ему на смену приходят другие люди, которым нечего стесняться. Они, наоборот, стараются вспомнить свои корни. Именно поэтому сейчас так популярны курсы карельского языка, у нас даже не хватает преподавателей, материалов и помещений.

Многие потенциальные преподаватели уехали в Финляндию, например. И мне так обидно иногда становится за Карелию: очень многие нацелены отсюда уехать туда, где потеплее, где больше солнца, где получше развита экономика. И в этом смысле наша республика — не самый удачный регион для тех, у кого нет карельских корней. Но те, у кого корни есть, хотят здесь остаться, хотят свое наследие знать и помнить.

— А что для вас лично карельский язык: связь с карельскими корнями, память о детстве в Ведлозере?

— Глубокое знание карельского языка помогает мне шире смотреть на мир: через что-то свое, конкретное и частное, ты видишь других людей, узнаешь, чем они живут. В этом смысле мне обидно, когда люди хихикают над речью мигрантов. И я заметила, что так поступают в основном одноязычные. Те, кто с рождения двуязычный, так не делают, потому что сами такие: иногда не получается быстро переключиться между языками, и ты грамматику одного языка применяешь к другому. И я не считаю это преступлением или признаком необразованности, наоборот.

Каждый новый язык — это отдельный мир, это новый уровень толерантного отношения ко всему происходящему, к собеседнику. Есть такой пример, как пригодилось знание саамского языка в Финляндии. Когда финны стали искать места нереста крупной рыбы, то помогли именно саамские топонимы: они указали, где и когда нерестится рыба, а это уже было интересно для промышленности. То есть язык — это не просто инструмент общения, это еще и пласт важной информации о народе.

Работа в таком количестве общественных организаций — не только удовольствие, но еще и большая нагрузка. Тем более что жить приходится на два населенных пункта — то в Ведлозере, то в Петрозаводске. Но Наталья знает, как справляться с усталостью. Помогают опять же национальные корни: вспомнишь смешную байку на карельском, заваришь чай с травами, попаришься в бане, искупаешься в озере — и снова готов нести в мир пользу и позитив.

Источник