"Солдаты недовольны нашим постоянным отступлением…"

Дневник младшего врача 9-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Александр Острякова рассказывает о тяжелых событиях русско-японской войны, начавшейся 115 лет назад

В начале 2019 года исполнилось 115 лет со дня начала русско-японской войны 1904-1905 гг., оказавшей существенное влияние на жизнь и последующую историю Владивостока. Исследованию этой войны посвящена, пожалуй, не одна тысяча работ, в том числе работы о роли конкретных людей в военных событиях. Особую ценность для исследователей этой стороны войны имеют полевые записки и дневники - зафиксированные свидетельства непосредственных участников.

В них нет описаний сражений. Зато в них отражены подлинные мысли и правдивые рассказы, в которых присутствуют детали и подробности армейского быта, и зачастую много такого, о чем не упоминают официальные сводки и отчеты. Один из таких источников хранится в Государственном архиве Приморского края. Это «Дневник А.П. ОСТРЯКОВА, младшего врача 9-го Восточно-Сибирского стрелкового полка», принимавшего участие в русско-японской войне. О нем корреспонденту газеты «Золотой Рог» рассказала главный археограф отдела использования и публикации документов ГКУ «Государственный архив Приморского края» Юлия ЩУКОВСКАЯ.

Китайское рождество

- Возможно, Остряков вел дневник весь период нахождения на войне, но в госархив поступили две тетради, записи в которых относятся к периоду с 24 марта по 24 сентября 1904 года. Для нас, жителей города Владивостока, да и всего Приморья, этот документ интересен не только как исторический источник, но еще и потому, что Александр Павлович Остряков всю свою «взрослую» жизнь отдал Владивостоку и Приморью. С окончания войны и по 1909 год он служил в крепостном госпитале во Владивостоке. Участвовал в Первой мировой войне.

Но вернемся к событиям, описанным в дневнике. Его главная тема - человек на войне. Восприятие им окружающей среды, оценка поступков и действий коллег, командиров разного уровня, поведение людей в критические, опасные моменты и отношение к самой войне. Острякову еще не исполнилось 24 года. Еще нет достаточного жизненного опыта, а уж военного - тем более. Однако его меткими характеристиками, зрелыми оценками и умением владеть собой в опасных ситуациях трудно не восхищаться.

Первое, о чем сделал запись Остряков, относится к характеристике китайцев - обитателей маленькой дымной фанзы, в которой он остановился на постой, «…этой азиатской избушки на курьих ножках. Эти дети природы недоверчивы, любопытны, добродушны и лживы безо всякой причины в одно и то же время…». Две вещи в Маньчжурии совершенно удивили Острякова, европейца по месту рождения и образования, - это наличие среди китайцев католиков и то, что китайские орехи, оказывается, растут в земле, как картофель. До середины апреля Острякову казалось, что он не на войне, поскольку главные события происходили у Тюренчена. Место, где стоял лазарет, - «красивое, но земля какого-то уныло-серо-грязного вида… Цветет груша, фиалки, ирисы, но все они без запаха. К слову добавить, и люди здесь без сердца, и птицы без голоса…».

«Видел изнанку войны в натуре»

Первое столкновение Острякова с войной произошло, когда он был направлен в госпиталь, куда поступали раненые у Тюренчена: «Вот когда испытал я всю тяжесть войны и видел её изнанку в натуре». Он страшно потрясен как самим отступлением, так и его следами: «… Двуколки пустые, и с имуществом, трупы лошадей, разбитые чемоданы, белье, сюртуки, деньги, седла… все валялось… Наши потери огромны, но и японцам досталось… Реку Ляо-хе японцы переходили по трупам своих, песка на берегу не было видно».

Из всего, что происходило на войне, Остряков никак не мог понять смысла и логики в действиях русских войск. Сначала войска занимают позиции, закрепляются на них, затем их оставляют, отступая. «Что? Почему? Что за ерунда?». За этими вопросами - недоумение, боль, отчаяние. Ведь в течение трех дней русские отбивали японцев у деревни Няньятун, где «отлично действовала наша артиллерия, где все шло великолепно», как вдруг поступил приказ отступать.

Неразбериха, путаница, нелепости, паника - эти извечные спутницы войны тоже нашли свое место в дневнике. Каждое передвижение сопровождалось заторами, которые создавала артиллерия, неприспособленная продвигаться по горам. Ломались зарядные ящики, лошади уставали настолько, что, как пишет Остряков, «кажется говорили, что не могут везти». Частые дожди превращали дороги в густое тесто. «…Пехота, грязь, артиллерия, китайцы, верховые. И бесконечные обозы, обозы. А идти надо было и мы шли». (Пунктуация источника сохранена.)

При этих неимоверных трудностях русскому солдату помогало чувство юмора. Во время одного подобного перехода во второй половине мая к деревне Саймадзы, как пишет Остряков, в войсках было потеряно 5000 пар сапог, за что солдаты окрестили это движение «сапожным». Самыми гнетущими обстоятельствами на войне были для Острякова климат Маньчжурии и снабжение войск лекарствами. Он пишет: «…Климат Маньчжурии: то жара, то бесконечные дожди…», что неизбежно влечет за собой эпидемии ангины и крупозного воспаления легких. «А больных лечить нечем. Лекарства, какие и были, быстро закончились…».

«…Ни провианта, ни фуража, ни хлеба…»

Да и сам Остряков тяжело переболел энтеритом. Молодость взяла свое - поправился. Не способствовало хорошему состоянию здоровья и духа войск и снабжение провиантом: «…ни провианта, ни фуража, ни хлеба. Приказано покупать муку на месте и печь из неё лепешки. Досадно делается, когда читаешь подобные приказы. Откуда здесь взять муку?!». И снова выручает шутливая ирония: «… Питаемся мы теперь исключительно растительной пищей. Сухари, картофель и, кто хочет, груши - вкуса сырого мыла. Меню здоровое, но однообразное».

Фиксируя события и впечатления, Остряков довольно много размышляет на страницах дневника о людях и ситуациях, в которых они оказываются. С восхищением отзывается о рядовых солдатах, носильщиках раненых: «Носильщики наши работали на славу. Они сделали до 8-ми… рейсов и брали раненых прямо из линии огня. Больше всего понравился всем наш Немцев, ласково обращавшийся к раненому «потерпи, детка, не нужно кричать».

За действия лазарета Острякова в боях у Хаяна в июле 1904 года его команда удостоилась личной благодарности КЕЛЛЕРА, командующего группой войск, куда входил 9-й Восточно-Сибирский полк. И здесь же - об офицерстве. Когда в результате боев в августе русские войска оказались почти в ловушке, Остряков с горечью замечает: «Воины наши из офицерства… ниже всякой критики». При этом понятно, что так он оценивает не всех.

«Было одно приличное дело: мы остались на позициях…»

Война, отношение к ней - взгляды, ощущения, настроения - почти на каждой странице. Уже в мае Остряков пишет: «России май принес одни огорчения. Ни одной победы, ни одного удачного случая. Что будет дальше? В войсках уныние. Солдаты недовольны нашим постоянным отступлением». Запись в июле: «Было одно приличное дело: мы остались на позициях…». И далее слова, в которых боль и горечь: «…Сколь нужно, однако, быть набитым, чтобы такое дело считать приличным».

Пожалуй, самые сильные по эмоциональному накалу страницы дневника - о гибели генерала Келлера. (Федор Эдуардович Келлер - граф, генерал-лейтенант. На войну отправился добровольно, отличался храбростью и мужеством.) «…Насколько вчера улыбалось нам все - и удача на суше, и благополучие на смерть, отбитая японская атака, отступление их, настолько сегодня выступает мрачная картина почти полного отчаяния и деморализации. А на общем фоне этой декадентски унылой картины безобразным, грязным, нелепым до ужаса пятном… выделяется смерть начальника отряда Келлера - это ужасное по своей простоте событие…».

Келлер погиб, лично объезжая артиллерийские позиции. По рассказам очевидцев, в него попал снаряд. До 35 ран нассчитали на его теле. Относясь к генералу с большим уважением, Остряков пишет: «Так и хочется сказать, что своей смертью он принял на себя смерть 30 человек».

Из-за постоянных отступлений временами младшим врачом овладевает такое уныние, что он готов желать окончания войны, пусть даже с постыдным для России результатом. И все-таки надежда на наступление, на победы не покидает его: «…Счастье японцев уже достигло своего апогея и теперь находится на таком уровне, после которого начинается падение…». Это записано в конце июля. Последняя запись дневника сделана 24 сентября: «Слава богу, кончаю я эту книжонку. Авось с окончанием её окончатся и наши неудачи. Может быть, в новой тетради придется описывать только наши победы…».

Читая дневник, нисколько не сомневаешься, что младший врач Александр Остряков любит Россию, страдает и негодует по поводу поражений, гордится даже маленькими удачами и бесконечно верит в победу русского оружия, - завершает рассказ Юлия Щуковская.

КСТАТИ

Родоначальник КВД

После увольнения в запас в мае 1918 года Александр ОСТРЯКОВ вернулся во Владивосток уже на постоянное жительство - по приглашению Владивостокской городской больницы в качестве заведующего венерологическим отделением.

Много сил и знаний положил на организацию кожно-венерологической помощи населению нашего портового города. При его участии в 1923 году во Владивостоке был открыт кожно-венерологический диспансер, директором которого А.П. ОСТРЯКОВ был более двадцати лет. Труд Острякова был оценен по достоинству. В 1941 году - значок «Отличник здравоохранения», с ноября 1943 года - Заслуженный врач РСФСР, в 1945 году - орден Трудового Красного Знамени.

Подготовила к печати Ирина БАРАННИК.

Газета "Золотой Рог", Владивосток.

Источник