Феномен Калачинского

Сегодня Андрей Владимирович Калачинский отмечает 60-летний юбилей.
Издательская компания "Золотой Рог" присоединяется к поздравлениям юбиляра
и публикует очерк Юрия Шадрина

Золотая голова, золотое сердце, золотые руки. Это если совсем коротко говорить о Калачинском, которого я знаю (господи, прости) с 1970 года; у многих нынешних студентов тогда ещё даже родители не родились. Кстати, о студентах, а особенно студентках – для многих из них это любимый преподаватель. Что не мудрено: будь я студенткой, сам бы влюбился. Ну а как иначе, если человек, стоящий за кафедрой, мало того что блестяще выглядит, так ещё и умен, энциклопедичен, афористичен и ко всему прочему не только учитель, но и профессионально функционирующий журналист.

Дом, в котором он живёт, построен его руками. Мебель в этом доме сделана его руками. Катер, на котором он выходит в море, построен его руками. Да и карьеру его за него никто не делал.

Мне доводилось с ним работать, пить водку, руководить студентами в колхозе, служить в армии, участвовать в прямых эфирах. Разве что в разведку вместе не ходили. Но если доведётся пойти – позову. А если он позовёт – пойду.

Андрей ОСТРОВСКИЙ.

(Написано в качестве эпиграфа к очерку Ю. Шадрина об Андрее Калачинском прямо на бегу и на одном дыхании)

При взгляде на приморский сектор Фейсбука не нужно ни бинокля, ни телескопа, чтобы разглядеть: здесь каждый второй готов до бесконечности говорить о политике. А если не каждый второй, то просто – каждый.

Они могут до неистовства спорить друг с другом о любой ерунде, связанной с VIP-личностями – от домоуправа всей страны до президента шашнадцатого домоуправления. Среди живых трупов, копошащихся на поле брани, на радость чёрным копателям валяются остатки боевых аргументов – от дротиков и пращей до установок С-300 и от древних катапульт до стингеров и бластеров. Откуда-то доносятся стоны побеждён… нет, вру, побеждённым себя здесь не признаёт никто. В общем, весело читать комментарии лишь первые пять минут.

В другой раз они, наоборот, могут минорно-возбуждённо дудеть в одну дуду, и тогда получается удивительный синхрон и унисон. Хор голосов дружный и стройный, как это всегда бывает, если сообща ругаешь любое начальство, а стукачей поблизости нет.

Так и живём, веселя сами себя.

Публицист

На этом тоскливом фоне ярко выделяются не столь уж частые, но достаточно регулярные политические эссе публициста Андрея Калачинского. Он видит ситуацию и её творцов свежим взглядом, его анализ глубок, оценки точны, выводы верны, мысли ясны, его сравнения в должной степени парадоксальны. Конечно, и у него есть определённая схема построения материала, своя система и приёмы доказательств, – но при этом они могут быть весьма неожиданными. Даже для него самого. Впрочем, не утверждаю этого категорически: он вполне может планировать неожиданности. Опять же – неожиданности даже для себя.

Не буду приводить много примеров, ограничусь одним. Во время недавнего выборного цугцванга в Приморье журнал «Огонёк» опубликовал материал Андрея Калачинского (запамятовал название) с анализом этой далеко не шахматной партии. Я был поражён оперативностью этого материала – он был сделан, опубликован и доставлен читателям (а ведь есть ещё и сайт журнала) практически в газетные сроки. При этом автор успел угадать, предсказать ход событий наперёд. Кто-то скажет, что это было совершенно не трудно. Согласен. Но вы найдите тот журнал – и посмотрите, как изящно Андрей это сделал. Да, в момент прочтения статьи мы уже знали развязку, но днём-другим раньше – нет. А ведь журнал уже был в производстве.

Сотрудничество Калачинского с «Огоньком» – давнее и прочное. При этом, допускаю, позиции публициста и журнала не всегда обязательно совпадают. Мне вспоминаются опубликованные в этом журнале в разное время материалы Андрея: о жертвах пожара в торговом и офисном центре на Гоголя; «Сердце губернатора» – о том, как управлял Приморьем Дарькин; о проблемах переселения в наш край староверов из Южной Америки (мой Тернейский район тоже всерьёз столкнулся с этой проблемой); об акциях протеста против повышения пошлин на ввоз автомобилей. Перечень можно продолжать, и каждый из этих очерков удивляет глубиной осмысления темы и точностью фактов.

Спрос на острое публицистическое слово Андрея Калачинского никогда не снижался. Публикации в столичном журнале могут служить неким знаком качества, равно как и давние материалы в «Новых Известиях», – но Андрей и на местном медиарынке никогда не снижал планку требований к себе и своему слову, всегда говорил и писал остро, метко и, что называется, по делу. Много лет он отвечал за еженедельную колонку в газете «Владивосток», где основной темой его комментариев я назвал бы защиту прав людей. В эфире телекомпании «Восток ТВ» вёл интереснейшую программу «В центре внимания с Андреем Калачинским», посвящённую актуальным проблемам жизни края. Проект был трудный, программа шла в прямом эфире и её неотъемлемой частью были звонки телезрителей, всегда таящие неожиданность подобно плохо спящему вулкану. Кстати, практика подобных передач всегда манила и манит Андрея. В настоящее время он уже, кажется, третий год является ведущим авторской программы «Разговор с Андреем Калачинским» на радио «Лемма».

Многие должны помнить телепроект Андрея Владимировича «Чай с Лимоном». Слово «Лимон» писалось с большой буквы, поскольку в «Приключениях Чипполино» Лимон – это фрукт-человек, занимающий определённый пост. Передача выходила года два или три, гостями её были разного ранга и пошиба деятели из администрации края и почти все депутаты краевого уровня. Это было интересно как для героев, так и для публики. Снималась программа в каком-то (или каких-то) кафе, и на столах ведущего и «ведомых» были чашки чая с лимоном.

Пересечения с людьми власти – неотъемлемая часть практики человека с характером и норовом Калачинского. Естественно, на этой столбовой дороге тоже бывают столкновения, аварии и попытки мордобоя – понятно, с какой стороны. Андрею не откажешь в знании правил дорожного движения и деликатности. Тем не менее, без аварий не обошлось. Однажды мы с ним говорили на эту тему, и он рассказал, что за всю историю своей журналистской работы получил только два судебных иска – от губернатора Евгения Наздратенко и мэра Владимира Николаева, которым не понравилось его описание их действий.

Тяжбу с Наздратенко Калачинский в первой инстанции проиграл, и в обеспечение иска у него была арестована машина. Но как раз в эту пору Евгений Иванович перестал быть губернатором. Он замирился с редакцией «Новых Известий», а когда потом приехал во Владивосток – первым протянул руку Андрею Владимировичу. Судебная тяжба с Николаевым тоже завершилась миром.

Журналистика – не самая независимая из профессий. Но Андрей Калачинский, зная правила медиа-игры, преисполнен внутренней свободы. Уважает такое качество и у других. Наверное, именно поэтому он предпочитает при общении с коллегами, действующими и будущими, мягкие советы, некий просветительский подход, а не управленческий стиль, не высокомерные поучения. Думается, именно поэтому он не стремился особо к командным высотам в каком-либо издании, предпочитая быть независимым в любых предлагаемых обстоятельствах, делая выбор в пользу фрилансерской практики. Я помню лишь одно исключение из этого его правила – в конце прошлого века он меньше года был главным редактором газеты «Московский комсомолец во Владивостоке». Видимо, уговорили. И, видимо, сам ушёл.

Но довольно о журналистике. Если бы только к этому сводился характер и опыт Андрея Калачинского, я не сел бы писать данный опус. Тем не менее, о других ипостасях сегодняшнего юбиляра постараюсь говорить всё же короче.

Дед

В определённый момент нормальный человек вдруг приходит к тому, что при всей важности производственных задач, различных социальных заморочек и проблем, взаимоотношений с другими людьми важней всего для него становится его внук – растущая и удивляющая личность, в которой он видит подобие себя. То самое подобие, которое он в наполненном другими заботами прошлом не сумел и не успел толком увидеть в детях. А теперь… Дел и забот, быть может, по-прежнему остаётся столько же, если не больше, – но в горной стране близких людей вдруг появляется новый и огромный сияющий снежной белизной пик. Это и есть внук – один или несколько, сие уже не важно. Порой именно появление внука делает журналиста литератором.

У Андрея случилось именно так. И именно внук Владислав стал героем совсем иных эссе своего деда, качественно отличающихся от публицистических вещей, так или иначе принадлежащих к племени однодневок. Рассказы деда Андрея, которые мы могли время от времени могли прочитать в Фейсбуке, каждый раз заставляли меня вспоминать «Вино из одуванчиков» Брэдбери – одну из лучших в мировой литературе книг о детстве. Моя ассоциация может быть ошибочной, но она есть. Когда-то я спросил про это самого Андрея – в комментарии к одной из зарисовок про внука: дескать, вижу некоторое сходство с «Вином из…» по настроению и настрою, по стилю и языку. Андрей ответил на мой комментарий:

«Я искал особый стиль и настроение для этих зарисовок, и сам думаю, что нашёл. Дорожу ими. Вообще, я никогда не пересматриваю свои телевизионные работы, но по много раз могу перечитывать тексты, каждый раз правя их».

Думаю, Андрей когда-нибудь соберёт эти рассказы о внуке, о себе и обо всём в одну книжку, и книжка эта будет иметь заслуженный успех.

Преподаватель

Я старше Андрея всего на двенадцать лет и был достаточно молод, когда несколько ребят с его курса побывали на практике в моём отделе «Тихоокеанского комсомольца». Мы с ними сразу становились ровесниками, а поскольку практиканты напрямую или опосредованно познакомили меня практически со всем своим курсом, то я тоже как будто учился на нём. Напомню о нём пунктирно: незабвенный Лёша Сафонов и Ольга Аксакова, Саня Морозов и Володя Палагутин, Серёжа Козлов и Саша Мурлин, Костя Лобков и Юра Негей… Нет, останавливаюсь, боюсь случайно вписать кого-нибудь со стороны, ведь у меня были практиканты и с многих других курсов. Но этот выделялся для меня по всем позициям, самым разным и не обязательно положительным, стал не то чтобы любимым, но – со своим запоминающимся лицом. И ещё – этот курс в основной массе остался во Владивостоке, в отличие от многих других (и моего в том числе), сразу разъехавшихся по разным городам и весям. В этом плане означенный курс можно сравнивать лишь с тем, на котором учился мой младший товарищ Валера Бакшин, там почти все после выпуска остались работать во Владивостоке.

Лишь с одним из ребят с курса Андрея Калачинского я познакомился вживую значительно позже, и это был сам Андрей. Зато слышал я о нём с самого начала и очень много. Он со старта выделялся даже в этом весьма талантливом коллективе, спокойно и последовательно делал себя таким, каким мы знаем его сегодня.

В 80-м после окончания отделения журналистики ДВГУ поступил в аспирантуру в Ленинградском университете. В 85-м защитил кандидатскую диссертацию. (Оп-па, да мы возвращаемся в самое начало моего материала, ведь название диссертации Калачинского – «Стилистические особенности аргументации публицистического текста»). Учёное звание – доцент. Английский – разговорный. Повышение квалификации на ВВС в Великобритании, участие в программах для журналистов в США и Японии.

Общий опыт работы в средствах массовой информации – почти сорок лет. Преподавательский стаж – не меньше. Андрей Владимирович прошёл путь от корреспондента до редактора, от аспиранта до заведующего кафедрой на факультете журналистики. Журналистская работа многократно отмечалась разными дипломами, последние из них – премия Союза журналистов России «За журналистское мастерство» – за серию очерков о Курилах; премия фонда Чарльза Мотта за лучшую публикацию об этнических проблемах в российской прессе; главный приз международной организации «Профессионал коннекшенз» за лучший материал о США. Сайт, журнал и телевизионная студия Владивостокского университета экономики и сервиса, которыми он руководит как зам первого проректора, неоднократно отмечались среди лучших в регионе и стране, были победителями различных конкурсов университетских СМИ.

Вот поди же ты, никак не могу разделить журналистскую и преподавательские ипостаси Калачинского, они всё время сливаются, переползая друг к другу из строки в строку, из абзаца в абзац. Видимо, и не надо их разделять. В конце концов, преподаёт он – журналистам.

У профессора Калачинского сотни учеников. Думается, всех он может уже и не помнить, но за судьбой многих до сих пор следит с интересом и сопереживанием. У него немало мыслей на тему «учитель – ученики», не буду пытаться воспроизводить их здесь. Скажу о самой для меня неожиданной из уст мэтра. Мысль эта на исходе второго десятилетия XXI века, в общем-то, сама просится на язык, но мало кто вслух озвучивает её минорную суть. Вот что сказал мне Андрей:

- Увы, сейчас настолько изменилась пресса, что я уже почти не вижу смысла преподавать; мой опыт новым людям не пригодится. Тех СМИ, где я работал в свою лучшую пору, больше нет. Есть несколько курсов ребят, что поступали на волне перестройки, в 1985-1988 годах. Это были самые лучшие мои студенты, часть из которых стала коллегами и поддерживает со мной контакты и переписку.

Строитель

Однокурсник Калачинского Саша Морозов как-то рассказывал мне о том, что Андрей в своё время сам построил то ли пирогу, то ли яхту. Эх, знать бы детали…

Вчера я загнал Андрею эсэмэску с таким вопросом. (Жаль, но теперь этот пост не станет для него сюрпризом; он что-то заподозрил). И вчера же получил от него ответ:

«Мой дед был плотником, и я с детства мог отличить доску из кедра от доски из лиственницы, а дубовую – от той, что из ясеня. В нашем доме стоял буфет, который сделал мой отец. Такой традиционный русский провинциальный буфет с точёными ножками и со стеклянными дверками в верхней части. И где-то после сорока я сам начал делать мебель для своего дома. Но вначале я построил себе свой дом.

От деда остался участок земли на Седанке, на нём старый дом. И двадцать лет назад я рядом начал строить новый. Два этажа, пенобетон. Денег, чтобы заплатить кому-то за стройку, у меня не было. Поэтому почти всё делалось своими руками. Ну, не всё, фундамент залили три мужика. Для некоторых работ нанимались северокорейские рабочие… Но второй дом рядом, для моего сына, уже из дерева, каркасный, мы строили с ним вдвоём от фундамента до крыши.

А в новый дом нужна была новая мебель, и многое – от дивана и диванчика до письменных столов и книжных шкафов я уже сделал сам, из дерева, часто это дуб, ясень, вяз. Потому что из ДСП – это не мебель, а так…

На этом фоне будет легче понять, что я сумел сам сделать ещё и каяк, один из первых в нашей стране из планочек дерева, потом катер из фанеры и стеклоткани под подвесной двигатель, потом маленькую шлюпку под парус – тоже из фанеры. Они прочны, маневренны и на воде держатся уверенно».

Пушкин зрил нашего Андрюху сквозь века, говоря, правда, о Петре:

«То академик, то герой,/То мореплаватель, то плотник…»

В доме Андрея на Седанке проходили, наверное, все встречи однокурсников. Правда, случается это всё реже, и даже самый последний раз понемногу уплывает за горизонт времени. Но дом и его гостеприимный хозяин, который всегда только сам готовит шашлык, всегда ждут гостей.

Как на исповеди

Раз уж Андрей теперь знает о подготовке этого материала, задам ему несколько вопросов, как иногда говорят, на засыпку.

- Заметки и прогнозы политического характера всегда должны иметь повод. Как у тебя возникает желание высказаться? Или обязательно есть какой-то заказ?

Андрей: - Я продолжаю оставаться журналистом, даже не работая на какое-либо СМИ, меня просто тянет высказаться. Заказ? Крайне редко, и то я всегда делаю не то, что хочет заказчик, а то, что считаю нужным сказать я сам.

- Мстил ли ты когда-нибудь кому-нибудь?

Андрей: - Вот, из-за твоего вопроса стал вспоминать обиды, которые уже и забыл... Вспомнил и те ужасные случаи, когда сам был абсолютно неправ. Слава богу, остывал и потом вспоминал обиды равнодушно, а вот свои грехи – жгут...

- Для чего существуют университеты? Главное, на твой взгляд, их предназначение. Дай некую краткую формулу. Я, например, считаю, что в первую очередь главными являются две вещи – это обретение новых и во многом особенных друзей и выверка своего списка чтения на всю жизнь.

Андрей: - У меня примерно такой же взгляд на это. С той поправкой, что я ещё и работаю здесь. Да, университет дал мне друзей. Коллег из преподавателей и студентов. Тех людей, что всю мою жизнь были важны для меня.

- Знаю о твоей особой привязанности к Амгу, ты пару раз проезжал туда через мои тернейские владения…

Андрей: - Амгу? Дважды туда добирался на машине, путешествуя с женой по краю. Первый раз тебя не застал (ты сам где-то путешествовал), второй раз ­– застал, был у тебя в редакции и дома, и ты показывал мне отдельно выстроенный домик в углу огорода – большой кабинет-библиотеку... Я наивный человек и меня каждый раз наполняет восторг от приморских пейзажей. Такого сочетания степей (приханкайская долина), сопок и гор Сихотэ-Алиня, пляжей и скалистых бухт, островов и моря, да ещё светлой весёлой тайги, как в Партизанском районе, и лагун в Хасанском районе – такого нигде нет. Я светлею, радуюсь, видя, как за поворотом, за деревьями высвечивает море, а на море – барашки побежали, ветром гонимые... Туда, в твою сторону, мы ездили с женой, неделю ночуя в машине, проехав всё северное побережье края. И, конечно, дважды были на том мрачном и холодном водопаде, что считается самым высоким в крае и зовётся Чёрным шаманом. И конечно, я стоял под его ледяными струями, замирая от холода, но в восторге. И село Амгу было для меня краем света, куда можно добраться на обычной машине, а по пути заехать на Тёплый ключ – источник тёпленькой водички, которая скатывается с кожи, как мыльная. Я начинаю напевать старую песню: «Вижу горы и долины, вижу реки и поля. Это русское приволье, это русская земля». Жена на меня косится, и не потому, что я фальшивлю, а потому что это редкий случай, когда я впадаю в какое-то восторженное умиление от наших ландшафтов... Я вырос тут и со всем сроднился.

- Много ли ты успел сделать в своей жизни? Считай, что это вопрос из зеркала, и отвечай сам себе.

Андрей: - Много деревяшек пилено-стругано, детки-внуки, сад… Я принял от деда старый дом, а оставлю внукам новый. Есть две мои фразы-заголовка, которые ещё помнят читатели и которые нравятся мне самому: «Дорога, покрытая матом» и «Черепки и кости» – о Толстошеине и Черепкове. Но тексты, конечно, тлен… умирают с читателем, а не с писателем.

Фото из архива Андрея Калачинского

Юрий ШАДРИН. Газета "Золотой Рог", Владивосток.

Источник